из кухни Алёшка.
– Он самый, – кивнул дед.
И когда Алёшка вернулся в залу с тарелкой в руках, и сел рядом, продолжил:
– Так вот, собственно из-за этого колодца у них весь сыр-бор и пошёл с Никаноровной. Повадилась Никаноровна лет тому двадцать назад ходить на тот колодец по воду. А колодец вроде как Гришкин, его дед тот колодец рыл ишшо. Из него, конечно, многие воду берут, Гришка не жадничает, но вот делиться с Никаноровной ему не захотелось. Да и, по правде говоря, сам не знаю, начто ей этот колодец сдался? Ить она через две улицы от него живёт, и родник под горою у самого ейного дома имеется. Нет, ей надо именно воды из того колодца. Поперёшная баба, одним словом. Сходила она раз, сходила два. На третий день идёт, а Гришка её ужо у палисада поджидает, оперся рукой на изгородь, в зубах травинку перекидывает, стоит, ждёт, значит. Никаноровна подошла, как не видит его, набрала одно ведро, второе, Гришку ишшо пуще зло взяло – ишь ведьма, берёт воду, а с хозяином даже не здоровается! Он и скажи ей:
– Ты вот что, Никаноровна, сюда больше не ходи.
– С чего это? – она отвечает.
– А с того, что колодец этот мой, и я тебе воды не дам.
Та усмехается:
– Не твой это, Гришаня, колодец, а дедов. А деда твоего на свете уж тридцать годов нет.
– А что с того? Дед мой, значит и колодец мой, – говорит Гришка.
– Не-е-ет, – улыбается Никаноровна, – Колодец дед рыл для всех, все с него воду брали. И я буду. И ты мне не указ.
– Ну, поглядим, указ или нет, – отвечает Гришка.
На другой день снова идёт Никаноровна по воду к его дому. А тот уже ждёт, и как только Никаноровна из-за угла показалась, спустил своего пса с цепи. А у него пёс, что бык, вот эдакой.
Дед показал от пола чуть себе не по грудь.
– И вот, этот пёс на Никаноровну прыгнул, и с ног повалил. Она и сообразить не успела – он сзади наскочил. Гришка вышел, пса отвёл и ржёт, мол, видишь, Никаноровна, даже пёс против тебя. Не ходи сюда за водой.
Та только глянула, плюнула, воды набрала и пошла прочь. Гришка от такой наглости аж голос потерял.
На другой день опять то же. Гришка не утерпел, схватил её вёдра, воду вылил в крапиву, что у плетня росла, да и бросил в сторону.
– Попробуй, – говорит, – Приди ещё, ведьма ты старая, ходишь тут, воду мутишь.
– Ах, ты так? – в ответ ему Никаноровна бает, – Ну лады.
На следующой день, Гришка встал у плетня, ждёт-пождёт, Никаноровна не идёт. Ждал он ждал, нет её. Ухмыльнулся он, мол, моя взяла, набрал себе воды и пошёл в дом. И что ты думаешь? Выпил он той воды и напала на него медвежья болезь!
– Это как? – не понял Алёшка.
– Как, как? До ветру стал бегать кажны полчаса.
Алёшка глядел непонимающе.
– Тьфу на тебя, городской, – проворчал дед, – Ну, пронесло его по-крупному, значит. Да так пронесло, что он из кабинета своего выйти не могёт. Только выйдет и обратно бежит. И главное, воду все пили – и семья, и соседи, а плохо одному Гришке. Ясно же, кто тут замешан. И Гришка так осерчал, что, когда Никаноровна наутро пришла внаглую с вёдрами по воду, кинулся на неё с кулаками. А та и говорит: «Вот чего ты ерепенишься, Гришка? Ведь всё одно, по-моему будет. Жалко тебе, что ли воды? Ведь я тебе ничего плохого не делала». Тот на своём стоит: «Уходи и всё». Да ещё вилами замахнулся. «Лады» – говорит Никаноровна, и даже не набрав на этот раз воды, ушла. Гришка возликовал от своей победы, да и к тому же болезь его в тот же день как рукой сняло. Да только рано он радовался. Не прошло и двух дней, как колодец его высох до дна. Вот была вода – и нет! Что делать? Терпел он, терпел, ждал ведьму, а та не идёт. Ну, и пошёл он сам к ней на поклон.
– И вернула она воду?
– Вернула, только Гришке сказала, мол не топор тешет, а плотник.
– А это про что, деда?
– Да про то, что мол колодец дед делал, и потому не того колодец, на чьей он земле стоит, а того, кто делал. А дед ни для кого воды не жалел. Так-то. На том бы и конец, да Гришку зло берёт, что не по его вышло, и раз, когда Никаноровна снова по воду пришла, Гришка перестарался – поставил он у колодца капкан, самый настоящий. И Никаноровна в него и угодила. Насквозь ей ногу-то прошло. Так она, как сказал Гришка, даже не крикнула, только так на него взглянула, что того холодный пот прошиб. Понял он, что переборщил с местью, да дело сделано. Ведьма ушла. И вот что потом приключилось. Раз, после дождя, пришёл Гришка домой и сел за стол чай пить. Глядит в окно, и видит – Никаноровна по тропке идёт вдоль его забора, а в руках маленькая лопаточка и ведро. Наклонилась она и что-то из земли копнула, в ведро поклала, а после развернулась и домой почесала. Гришка плечами пожал, ничего не понял. Да и забыл бы, может об этом происшествии. Только через пару дней стала у него нога болеть, так болеть, что мочи нет, жаром её жжёт, огнём она полыхает. Со ступни наверх пошло, вот уже вся нога болеть стала, и уже низ живота крутит и жжёт. И что ни день, то ему хуже. Мечется он на постели, фельшер пришла, поглядела, говорит «хондроз», назначила лечение, а ему не помогает, и всё хуже делается. Тут заглянул к нему дед один, из соседей, поглядел на него, и молвит: «Похоже, Гриня, будто след твой запекли. Кому ж ты так насолил-то?». «Как это – запекли? Какой такой след?» – не понял Гришка. А потом как вспомнил, что Никаноровна из земли мокрой, где он только что в сапогах прошёлся, выкапывала что-то, да деду про то и пересказал. «Вот она твой след и выкопала», – закивал дед, – «А после в печь поклала и сушит его теперь на загнётке, вот тебя и крутит, Гриня. Зови Никаноровну и проси след твой из печи вынуть, иначе никак, сгинешь напрочь». Уж как Гришке не хотелось перед ведьмой кланяться, да только до того ему поплохело, что и дышать уж тяжело стало, всё нутро горит, пить и пить беспрестанно хочется. А вода в рот нейдёт, не может пить и всё тут. Ну что, отправил жену к Никаноровне. Та пришла, поглядела на болезного, поухмылялась и сказала: «Снять-сниму, только чур уговор, по воду буду к тебе ходить, и ты мне препятствовать не станешь». Куда тому деваться, дал согласье. Ну вот, поправился он скорёхонько, знать, ведьма своё обещание сдержала. Да и знаешь, по воду долго и не ходила она к его колодцу. Может с год, не более того. А после перестала. И вот зачем ей та вода нужна была, пёс её пойми.
Глава 4
Давно уже закончилась программа новостей и по телевизору завели какой-то нудный, по мнению Алёшки, фильм про средневековых жеманных сеньорит и их храбрых рыцарей.
– Девчачьи сопли, – подумал он, бросив взгляд на телевизор.
– Спасть пора, – зевнул дед, почёсывая бок.
– Как спать? Деда, расскажи ещё, – протянул Алёшка.
– Время-то видал? – ткнул дед пальцем в ходики с кукушкой, что висели на стене, и тоже уже, казалось, засыпали, еле-еле сонно переводя стрелку по кругу, – Кукушка и та спит, а тебе всё неймётся – сказки подавай. Чаво тебе рассказать-то?…
– Ну, про Никаноровну, что она ещё такого делала? Так интересно, деда!
– Хм, – дед задумался, – Что делала… да много чаво. Во, вспомнил. До чего потешное дело тадысь вышло! Пошла тогда Никаноровна в лавку, в магазин, то бишь, что-то ей понадобилось, ну да что, как и всем людям, можа крупы, можа хлеба. И вот, пришла она, а там бабы собрались. День дождливой был. А бабам, известное дело, лишь бы языками
